Попрошу не хаять мой царственный насест.
Любовь - она не умирает, знаешь?
Если она не испорчена грязью разрыва, тяжестью отношений и надлома для признания, она не умирает. Она остается в сердце, освоив небольшой его уголок. Может быть, у нее стоит там маленький диван и кофейный столик, шкафы с тысячью книг и портрет человека, который ее создал.
Она и ты помните его взгляд, его мимолетные прикосновения и широкую улыбку. Все это яркое и такое прекрасное, без отпечатков разочарования и боли. В более вероятно случае, вы больше не общаетесь с этим человеком. Ты его не видишь, он даже уже завел себе семью и обрел счастья, потолстел на харчах и стал круглолицым добрым существом, домашним. Его из комнаты зовут дети, он водит их в кружок творчества, а сам ездит на работу. И продолжает улыбаться, смотреть так же нежно и мимолетно касаться.
А любовь, которая живет в твоем сердце, иногда стучится в остальные комнаты, когда ей становится грустно. Или наоборот, она хочет тебя поддержать. Ты с теплотой вспоминаешь о том человеке, щуришь глаза от нахлынувших слез ностальгии. Грусть того, что уже никогда не повторится берет тебя за руку, но ты улыбаешься ей. То, что хранится у тебя в сердце - прекрасно и не должно быть разрушено. И ты это знаешь.
А когда ты долго-долго держишь за руку эту любовь, любуешься ее взглядом, наслаждаешься прикосновениями и отвечаешь на широкую улыбку, она преподносит тебе сюрприз.
Закрыв глаза, ты снова видишь этого человека. Снова можешь с ним поговорить. Снова можешь насладиться его удивительностью и красотой. Ты спишь, а значит можно прожить еще немножко с ним. Добавить себе прекрасных воспоминаний...
Мы не виделись так давно, а меня снова направляют тренироваться к тебе. Я не знаю, почему и зачем, но вся моя группа приезжает в комплекс, где ты царишь. Где ты Бог, с сильными плечами, накаченными мышцами и доброй, абсолютно доброй улыбкой.
У меня сломана нога, лодыжка. Но об этом знает только подруга, которая сидит рядом. Она шипит и требует обо всем рассказать, но я лишь улыбаюсь ей. Она глупая, она ничего не знает. Поэтому я лишь перевязываю лодыжку тугим бинтом и одеваю... коньки. Почему коньки? Потому что ты считаешь, что для удачного танца надо попробовать танцевать где угодно: на пляже, на крыше, на льду. И я затягиваю конек. Это хорошо, он фиксирует ногу и почему-то... боль пропадает.
В коридоре много народа. Ты идешь мимо взволнованных педагогов, мимо детей, который тебя обожают. В своей неизменной серой рубашке, натянувшейся на плечах. На твоей шее два кулона, которые не меняются. И один из них - мой подарок на твое день рождение. Я помню, как ты улыбался, вертя его в руках.
Я зову тебя. Но ты не слышишь. Нога разлетается сильнейшей болью, но я делаю несколько шагов вперед. И снова зову тебя. И снова ты не слышишь. Слишком громко смеются дети, слишком много говорят родители.
И вдруг ты оборачиваешься. Ты смотришь прямо на меня. И улыбаешься. Эта улыбка, которая виделась мне в каждом прохожим, снова она рядом. И ты подходишь. Время поменяло меня. Сделало старше, чуть выше и смелей. на коньках я практически твоего роста. И обнять тебя, почувствовать аромат одеколона, такого родного - это самое большее, о чем я могла мечтать.
Ты смеешься и что-то говоришь, не убирая руки с моего плеча. Я киваю и улыбаюсь, когда рассказываю, что абсолютно не умею кататься. А танцевать и подавно. Нас с тобой кто-то окликнул. И подошел твой друг. Я знаю его плохо. Он появился почти перед тем, как мы разошлись разными дорогами. Он жмет мою руку, он говорит что-то о новом методе и новой группе. А потом смотрит долгим непроницаемым взглядом.
"Из вас получилась бы прекрасная семья. Вы подходите друг к другу"..
Ты на мгновение прижимаешь меня ближе, после чего я смущенно опускаю голову. Эти слова прекрасны. И при этом с них столько боли, что она жжет намного сильнее ноги. Ты ругаешься на него сквозь смех. Пытаешься утешить меня тем, что он глупый. И что это всего лишь провокация.
И я покупаюсь. Ступаю осторожно, но быстро. Мы делаем вид, что бежим за ним, чтобы расквитаться. И выходим на каток.
Это уже не стадион. Это какая-то подворотня, тупик между домами. Надо льдом висит одинокая лампа, а улицу укутала темная ночь. Лед сверкает и манит к себе. Но нога подводит меня и я падаю.Ты бросаешься ко мне, держишь за плечи. И все пытаешься узнать, что случилось. А я, сквозь рвущиеся наружу слезы, улыбаюсь.
Все хорошо, не смотри так. Все хорошо, не касайся так. Все хорошо, не улыбайся так.
Я прошу тебя мне помочь, добраться до катка. И стоит мне только встать на лед, нога срастается. Я ощущаю это. И я еду, уверенно, спокойно. Догоняю твоего друга. И танцую то, что ты всегда мечтал увидеть. Танцую свободу, танцую легкость, танцую ночь.
Мы победили. Под твоими ногами пьедестал первого места. Ты сжимаешь на груди медаль и машешь зрителям. Награждают не танцоров, награждают тренеров. И ты зовешь меня. Зовешь подняться на пьедестал с тобой. Но я не хочу. Он твой. Это твоя заслуга. И тогда, со своего первого места, ты говоришь мне много приятных слов, много такого, что любой спортсмен захочет услышать от своего тренера.
Я не слышу. Я только вижу как блестят твои глаза. Вижу, как сжимается в кулак ладонь. Вижу, как неуверенна сейчас улыбка.
И после последней ноты фанфар, я иду за трибуны. Туда, куда в своей речи, ты просил меня прийти...
Просыпаться после такого больно, знаешь?
В груди зияет огромная дыра, через которую можно просунуть руку. И огладить ее ровные стенки. Хочется найти, хочется написать, хочется позвонить. Но нельзя. Потому что это твое прошлое. Прекрасное прошлое, волшебная сказка. И эту сказку ты будешь хранить до самого конца, вспоминая иногда и улыбаясь в мокрую от слез подушку.
А любовь... она не умирает, знаешь?
Если она не испорчена грязью разрыва, тяжестью отношений и надлома для признания, она не умирает. Она остается в сердце, освоив небольшой его уголок. Может быть, у нее стоит там маленький диван и кофейный столик, шкафы с тысячью книг и портрет человека, который ее создал.
Она и ты помните его взгляд, его мимолетные прикосновения и широкую улыбку. Все это яркое и такое прекрасное, без отпечатков разочарования и боли. В более вероятно случае, вы больше не общаетесь с этим человеком. Ты его не видишь, он даже уже завел себе семью и обрел счастья, потолстел на харчах и стал круглолицым добрым существом, домашним. Его из комнаты зовут дети, он водит их в кружок творчества, а сам ездит на работу. И продолжает улыбаться, смотреть так же нежно и мимолетно касаться.
А любовь, которая живет в твоем сердце, иногда стучится в остальные комнаты, когда ей становится грустно. Или наоборот, она хочет тебя поддержать. Ты с теплотой вспоминаешь о том человеке, щуришь глаза от нахлынувших слез ностальгии. Грусть того, что уже никогда не повторится берет тебя за руку, но ты улыбаешься ей. То, что хранится у тебя в сердце - прекрасно и не должно быть разрушено. И ты это знаешь.
А когда ты долго-долго держишь за руку эту любовь, любуешься ее взглядом, наслаждаешься прикосновениями и отвечаешь на широкую улыбку, она преподносит тебе сюрприз.
Закрыв глаза, ты снова видишь этого человека. Снова можешь с ним поговорить. Снова можешь насладиться его удивительностью и красотой. Ты спишь, а значит можно прожить еще немножко с ним. Добавить себе прекрасных воспоминаний...
***
Мы не виделись так давно, а меня снова направляют тренироваться к тебе. Я не знаю, почему и зачем, но вся моя группа приезжает в комплекс, где ты царишь. Где ты Бог, с сильными плечами, накаченными мышцами и доброй, абсолютно доброй улыбкой.
У меня сломана нога, лодыжка. Но об этом знает только подруга, которая сидит рядом. Она шипит и требует обо всем рассказать, но я лишь улыбаюсь ей. Она глупая, она ничего не знает. Поэтому я лишь перевязываю лодыжку тугим бинтом и одеваю... коньки. Почему коньки? Потому что ты считаешь, что для удачного танца надо попробовать танцевать где угодно: на пляже, на крыше, на льду. И я затягиваю конек. Это хорошо, он фиксирует ногу и почему-то... боль пропадает.
В коридоре много народа. Ты идешь мимо взволнованных педагогов, мимо детей, который тебя обожают. В своей неизменной серой рубашке, натянувшейся на плечах. На твоей шее два кулона, которые не меняются. И один из них - мой подарок на твое день рождение. Я помню, как ты улыбался, вертя его в руках.
Я зову тебя. Но ты не слышишь. Нога разлетается сильнейшей болью, но я делаю несколько шагов вперед. И снова зову тебя. И снова ты не слышишь. Слишком громко смеются дети, слишком много говорят родители.
И вдруг ты оборачиваешься. Ты смотришь прямо на меня. И улыбаешься. Эта улыбка, которая виделась мне в каждом прохожим, снова она рядом. И ты подходишь. Время поменяло меня. Сделало старше, чуть выше и смелей. на коньках я практически твоего роста. И обнять тебя, почувствовать аромат одеколона, такого родного - это самое большее, о чем я могла мечтать.
Ты смеешься и что-то говоришь, не убирая руки с моего плеча. Я киваю и улыбаюсь, когда рассказываю, что абсолютно не умею кататься. А танцевать и подавно. Нас с тобой кто-то окликнул. И подошел твой друг. Я знаю его плохо. Он появился почти перед тем, как мы разошлись разными дорогами. Он жмет мою руку, он говорит что-то о новом методе и новой группе. А потом смотрит долгим непроницаемым взглядом.
"Из вас получилась бы прекрасная семья. Вы подходите друг к другу"..
Ты на мгновение прижимаешь меня ближе, после чего я смущенно опускаю голову. Эти слова прекрасны. И при этом с них столько боли, что она жжет намного сильнее ноги. Ты ругаешься на него сквозь смех. Пытаешься утешить меня тем, что он глупый. И что это всего лишь провокация.
И я покупаюсь. Ступаю осторожно, но быстро. Мы делаем вид, что бежим за ним, чтобы расквитаться. И выходим на каток.
Это уже не стадион. Это какая-то подворотня, тупик между домами. Надо льдом висит одинокая лампа, а улицу укутала темная ночь. Лед сверкает и манит к себе. Но нога подводит меня и я падаю.Ты бросаешься ко мне, держишь за плечи. И все пытаешься узнать, что случилось. А я, сквозь рвущиеся наружу слезы, улыбаюсь.
Все хорошо, не смотри так. Все хорошо, не касайся так. Все хорошо, не улыбайся так.
Я прошу тебя мне помочь, добраться до катка. И стоит мне только встать на лед, нога срастается. Я ощущаю это. И я еду, уверенно, спокойно. Догоняю твоего друга. И танцую то, что ты всегда мечтал увидеть. Танцую свободу, танцую легкость, танцую ночь.
Мы победили. Под твоими ногами пьедестал первого места. Ты сжимаешь на груди медаль и машешь зрителям. Награждают не танцоров, награждают тренеров. И ты зовешь меня. Зовешь подняться на пьедестал с тобой. Но я не хочу. Он твой. Это твоя заслуга. И тогда, со своего первого места, ты говоришь мне много приятных слов, много такого, что любой спортсмен захочет услышать от своего тренера.
Я не слышу. Я только вижу как блестят твои глаза. Вижу, как сжимается в кулак ладонь. Вижу, как неуверенна сейчас улыбка.
И после последней ноты фанфар, я иду за трибуны. Туда, куда в своей речи, ты просил меня прийти...
***
Просыпаться после такого больно, знаешь?
В груди зияет огромная дыра, через которую можно просунуть руку. И огладить ее ровные стенки. Хочется найти, хочется написать, хочется позвонить. Но нельзя. Потому что это твое прошлое. Прекрасное прошлое, волшебная сказка. И эту сказку ты будешь хранить до самого конца, вспоминая иногда и улыбаясь в мокрую от слез подушку.
А любовь... она не умирает, знаешь?
-
-
21.02.2014 в 21:35